Прораб до последнего надеялся что его пытается соблазнить учетчица

К концу дня мастер Михалев все чаше выходил из своего вагончика на колесах и смотрел на новый мост через речку, на пустынную дорогу и на низкое облачное небо. Комиссия приняла мост еще вчера, нынче они устраняли недоделки.

Зазвонил телефон, и Михалев торопливо схватил трубку. Звонила жена. Она сделала сперва выговор, что еле до него дозвонилась, и сказала, что по дороге с работы заедет к знакомой, и чтобы он Семен, зашел за дочкой в садик и не забыл купить хлеба.

— Погоди.— сказал Михалев, прикрывая трубку ладонью.—Ты имеешь понятие, где я нахожусь? Мне отсюда к ночи бы выбраться. Управься сама сегодня...

«Вечно у тебя неувязки!» — прозвучало в трубке, и послышались гудки.

Коротко и тонко вновь звякнул телефон. Михалев схватил трубку и услышал голос начальника управления: «Что у тебя. Михалев? Живой ли?»

— Я-то живой, —отвечал Михалев, крепко сжимая трубку. — Технику и людей отправил, жду тягач. Остался тут, как на необитаемом...

Он прервался на полуслове. Дверь вагончика открылась, и вошла учетчица Галя Синицына, о которой в суматохе он и думать забыл. И вообще он считал, что девушка уехала с одним из самосвалов.

— Нет. погодите, — поправился он — Тут еще Синицына, учетчица наша, осталась...

Разговор с начальником закончился неутешительно. Воронихин сказал, что тягач за вагончиком должен был выйти в три часа дня. он проверит. А если что, дескать, то добирайтесь попутной...

Михалев положил трубку и огорошенно поглядел на Синицыну.

— Дождешься тут попутную, если проезд закрыт, — проворчал он. И повысил голос:— Ты почему, Синицына... Ты же вроде на самосвале уехала?!

— Я за подснежниками ходила, — ответила девушка.

У нее был мягкий овал лица, вздернутый носик и колкие блестящие глаза. Из-под шарфика выбивались не то крашеные, не то от природы рыжеватые волосы.

— Какие еще подснежники! — почти рявкнул Михалев, ошеломленно глядя на нее.

— Вот... первые цветы, — сказала она, показывая букетик бледных невзрачных цветочков.

Затем как ни в чем не бывало достала из-под скамьи молочную бутылку, налила в нее воды и поставила нехитрый свой букет ему на стол.

Он покосился на букетик в бутылке, вскинул голову.

— Ладно, — сказал. — А как тягач не придет? Куда денешься?

Девушка ответила не сразу. Она поправила шарфик на голове, вздохнула.

— Сами-то вы куда денетесь?

— Я за имущество отвечаю, Синицына,— веско сказал Михалев.— Понятно?

Она вытащила из-под скамейки сумку, порылась в ней и развернула из газеты два бутерброда с колбасой, положила на стол. Михалев снял кепку, вопросительно уставился на нее.

— Это зачем?

— Вы же не обедали, я знаю.

— А сама ты обедала?

— Да уж наверно...

Он взял бутерброд, откусил емко, на четверть — и нечаянно перехватил вожделенный взгляд Синицыной. Вспомнил, что никуда она обедать тоже не ездила, усмехнулся.

— Синицына, ешь и сама, — сказал. — Я одни есть не стану.

— Ну разве уж за компанию...

Девушка вздохнула и придвинулась к столу, с видимой неохотой взяла бутерброд. Михалев вполглаза следил за ней.

— В техникум сегодня не попадешь? — спросил.

— Как выйдет, — сказала Галя, быстро на него взглянув. Доев бутерброд, спросила: — Что. Семен Ильич, начальник управления не ругался?

— За что же? Работу мы сделали как надо. Вот еще самим бы выбраться. Пойду гляну, не видать ли машину.

Тучи тянулись низко над землей, начинал накрапывать дождь. Дорога вся была пустынна — ни машины, ни пешехода на ней.

— Положеньице!.. — проворчал Михалев.

— Захолодило, — сказал Михалев и грузно сел на свое место.

Смеркалось быстро, шум дождя и ветра за окном усиливался. В вагончике было холодно, Михалев подошел к печке, открыл дверцу. Печку давно не топили. Возле печки нашелся фонарь с закопченным стеклом. Внутри булькнул керосин.

— Ты. Синицына, некурящая? — спросил Михалев.

— Нет. А что, Семен Ильич?

— Так я. просто... И правильно.

Он открыл шкафчик для одежды, там висела брезентовая куртка. Хлопнул по карманам и услышал, как шабаркнули спички.— Ага, огонек есть? Все веселее со светом-то, — говорил он, ставя зажженный фонарь на стол. — Сколько работаю, а такого еще не случалось.Девушка отодвинулась от стола. Ее глаза в свете фонаря блеснули зеленоватыми светляками, брови сошлись к переносице. Расстегнула пуговицу на ватнике, устроилась поудобнее и попросила:— Расскажите о себе. Семен Ильич?Автобиографию тебе, что ли? Так небогатая она школа, потом техническое училище, арматурщиком работал на стройке. Далее армия, техникум. И вот уже седьмой год строю дороги, мосты.— Вы довольны своей работой?Отчего же недоволен! Дороги Синицына, движут прогресс. — проговорил Михалев нравоучительно, с некоторой торжественностью. Вся наша жизнь на них держится. Любая машина без дороги нуль. Ну и мосты понятно, не последнее дело?Девушка слушала внимательно, скрестив руки на столе и опершись на них подбородком. Михалев встретил ее открытый притягательный взгляд — отвел глаза торопливо, с какой-то опаской, будто застеснявшись. Его обветренное, с загрубелой кожей и двумя скобками-морщинами у рта лицо подобрело, тень от козырька кепки пала на лоб.

— Ты устала, поди, Синицына? Прилегла бы что ли, — предложил он.

Девушка поморгала задумчиво, загляделась на огонь.

— Я вообще люблю приключения. Затопить бы печку. И можно жить.

— Телевизор еще скажешь!

— Очень бы кстати! И чтобы фильм показывали.

Михалев крепче стиснул руки и пошевелил бровями, насупился.

— Попали мы с тобой, Синицына, в историю. Что тебе дома скажут... если заночевать тут придется?

— Что скажут... Производственная необходимость.

— А не боязно?

— Так с вами же, Семен Ильич!

Михалев судорожно глотнул воздух. Она что, совсем уж за старика его считает или... Или нарочно фокусничает? Засмеялся растерянно, с хрипотцой.

— С тобой не соскучишься, Синицына. А сплетня если?

— От жены вам неприятность будет?

Ну, это дело десятое, — проговорил он уклончиво.

«Что-то разговор у нас, принимает направление! — подумал Михалев. — Осталась вот! Подснежники тоже... Ну, Синицына!»

А футбол вы любите, Семен Ильич?—продолжала она.

— Как же... Очень интересная игра.

— А хоккей?

— Обязательно!

— Значит, болельщик вы. Неравнодушный, значит, человек!

«Футбол, хоккей, — подумал себе Михалев. — У телевизора-то сидеть... А когда я в театре был? Книги забросил читать. В кино выбраться — проблема... Куда все ушло, куда девалось? Собрания, планерки... Общение с сослуживцами?»

Вспомнилось, как минувшей осенью предлагали ему поехать на курсы повышения квалификации. Не поехал почему-то, из-за семьи, кажется.

Женился Михалев поздно, что называется, в возрасте. Брак оказался не из удачных: они с женой были как два колеса, которые, хоть и на одной оси, а крутятся всяк по-своему. Со временем он понял это отчетливо, но не делал никаких попыток изменить сложившуюся обстановку.

— Болельщик —это не достижение, Галя, —пробормотал он запоздало, точно оправдываясь.

— Вы и дело свое знаете, недаром на доске Почета!

Он вконец смешался. Вспомнил о брезентовой куртке в шкафу, вынул ее и начал неумело ухаживать за девушкой.

— Может, ты ноги промочила? Вот, прикройся... Я выйду гляну, не видать ли тягача.

Он вышел и встал на лесенке, плотно притворил за собой дверь. Тьма сгущалась, дождь шумел монотонно, и было похоже, что зарядил на всю ночь.

Вдруг его точно ужалили воспоминания— одно, другое... Два или три раза было, ехала Синицына с рабочими в кузове, а он, как распоследний бюрократ и буржуй, — в кабине! Еще как-то ругался при ней... не стесняясь в выражениях!

Когда он вернулся, Синицына полулежала на скамейке. Сапоги у нее были на полу, свернутый ватник положила под локоть и ноги накрыла брезентовой курткой. Утомленное личико в блеклом свете фонаря выглядело печальным и прекрасным. Шарфик у нее сдвинулся на шею, плечи и грудь обтягивала старенькая кофточка.

— Как там на улице? — спросила она.

— Стихает, — ответил на вопрос девушки, избегая ее взгляда.

— Видите, все хорошо, — расслабленным голосом проговорила она. — Машины не видать?

— Не видать.

Ну и ничего. Не перевернет же нас... кверху колесами.

— Да нет, что ты...

Он заерзал на табуретке. Нет, он положительно не знал, что делать, о чем говорить. Он бросил курить года два назад, но сейчас дорого бы дал за одну папиросу. Мысли его были напряжены и в смятении, все у нее с намеками... Дурит девка, — он и прикинул, сколько ей может быть лет. — Десять классов окончила, в техникуме учится, на вечернем... Лет девятнадцать-двадцать. Молодо-зелено!»

Он хрустнул пальцами, ущемлено усмехнулся. Взглянул на часы, кивнул своей какой-то не оформившейся мысли.

— Впрочем, нам еще не поздно и пешком до города. Что нам каких-нибудь шестнадцать километров, верно?

— А инвентарь? Имущество?

— Куда оно денется! На замок запрем, и порядок.

Девушка подняла голову, поглядела на него долгим, каким-то вопрошающим взглядом.

«С ума сведет, ей-богу! — в смятении думал Михалев. Лицо у него горело, он взялся обеими руками за уши и сильно потянул их. И действительно услышал, что в шум ветра и дождя как бы ворвался рокот двигателя. — Дьявольщина какая-то!..»

Синнцына сидела на скамье одетая, шарфик повязан, и сумка под рукой.

Галя, — говорил он все минуя ее взглядом,— если нам идти, то идти сейчас. Впрочем, темно и погодка дрянь... Если что, ложись на скамейке, а я вот тут на полу за столом. Все-таки далеко идти!

Он уступал ей право решать самой.

— О чем разговор, Семен Ильич! — проговорила Синицына решительно. — Если вам можно, так что же. Вместе-то да не дойдем!

Легко и обидно сделалось Михалеву. Он то терзался, сомневался, а тут все просто: пошли, и будто ничего и не было. Так-то...

Озабоченно хмурясь, он взял фонарь и повел взглядом на подснежники в бутылке.

— А эти... с собой возьмем?

— Их, зачем же, — сразу, точно была готова к этому вопросу, ответила она.— Пусть остаются.

А ему было жаль оставлять эти подснежники, будто дорогое что-то, прикипевшее к сердцу, отрывал от себя. Переставил бутылку на середку стола, прикинул на глазок, достаточно ли воды.

Затем, подождав, как Синицына вышла, он потушил фонарь, поставил его в уголке у выхода. Навесил на дверь замок.

Вымеряв памятью предстоящую дорогу, подумал, что в случае чего им можно заночевать в Долматове, до которого было около десяти километров.

— Завтра должен быть хороший день, — сказал он первое пришедшее на ум.

— Да, прогноз был ничего... переменная облачность, — приглушенно отозвалась она

Михалев придерживал шаг, чтобы Гале полегче идти, и временами касался плечом ее плеча. Дождь все накрапывал, и ветер то налетал сбоку, как бы тесня их друг к другу, то задувал спереди, в лицо.